Благотворительный фонд "Старый Свет"

 Моя жизнь была во многом необычной, но, с другой стороны, многое из пережитого мной оказалось обычным почти для любого алкоголика. Мы, приходящие на собрание «Анонимных Алкоголиков», могли воспитываться в разных семьях, и наша жизнь могла складываться по-разному, но то, что ограничивало нашу свободу, было общим для всех нас. Зависимость – единая болезнь с множеством личин.

Можно сказать, я был прирожденным алкоголиком. Мой отец был алкоголиком и зависимым от лекарств  человеком. Меня назвали в честь деда, который упился до смерти еще до моего рождения, а его эстафету подхватила оставшаяся без мужа бабушка.

Когда я рос, вся жизнь нашей семьи была пропитана алкоголем: от бутылки вина за каждым обедом до вылазок на природу, обычно завершавшихся тем, что взрослые напивались и вели себя отвратительно – всякий праздник или любое горе никогда не обходились без выпивки.

Мой отец, выпивая, не шатался по улицам, он был «ответственным» пьяницей… Выпив, он скорее мог отключиться на своем любимом кресле в гостиной, чем пойти гулять. Он никогда не прогуливал работы из-за своих выпивок, и поэтому считал, что нет ничего страшного в том, что его дети часто просыпались среди ночи от звуков телевизора в гостиной, сопровождаемых его громким храпом. Он просто натягивал на себя одеяло, выключал телевизор и шел спать дальше. Он «уставал на работе».

Естественно, когда он не был «в отключке», он приходил в неистовство, а мог и разъяриться до бешенства. Я жил в постоянном страхе перед человеком, чьи нервы были обнажены от нескончаемой физической боли из-за множества полученных на работе травм. Его состояние осложнялось лекарствами, которые ему в 1970 году выписал врач, и которые время от времени вызывали у него психотические проявления.  

Все это и было моей «нормальной» жизнью.

Я боялся заводить друзей, а мои родители смогли записать меня в школу получше не в нашем районе, и это прекрасно оправдывало мое стремление к уединению. Став старшеклассником, я ни с кем не был как следует знаком и чувствовал себя очень неловко во всяком обществе.  

Однажды вечером я выполз из дому и отправился на вечеринку, которую затеяли мои одноклассники. Я выглядел старше своих лет, и, зайдя в местную винную лавку, я без труда смог купить пива, и захватил его с собой в качестве своего «взноса». Дома я постоянно видел алкоголь на всех семейных сборах, но пить мне никогда не разрешали. В этот раз запретить мне выпить было некому.

Я открыл бутылку и сделал большой глоток. И все изменилось, как по волшебству. Моя неловкость в компании, мое одиночество – все исчезло. Мрачный туман, в котором я всегда находился, рассеялся, и я почувствовал себя ошеломленным. Это было прекрасно! Все, чего я тогда хотел – это еще больше «ошеломления», ведь это было неизмеримо лучше, чем все мои страхи оказаться  несостоятельным или не быть принятым другими людьми.

Люди тоже реагировали на «нового меня» на удивление по-новому. Кто-то замечал: «А ты, вообще-то, неплохой парень… нам бы почаще собираться». Я был душой застолий, веселым пьяницей, но именно это было моей проблемой. Когда я трезвел, я снова становился неуклюжим и несчастным. Эмоционально во мне было два разных человека, но один из них был лжецом. Это делало мои страхи еще более ужасными.

Пришло время учебы в колледже – я теперь устраивал вечеринки со спиртным по каждому поводу. Выпивая в компаниях, я держал в голове пример моего отца – никогда не прогуливать из-за похмелья. В нашем семействе денег было мало, и, чтобы  получать стипендию, мне нужно было учиться только на «хорошо» и «отлично». Мне это вполне удавалось, и меня даже отправили учиться за границу, в Лондон.

Был 1989 год, и я учился, чтобы работать в сфере обороны США от «империи зла», Советского Союза. В это время рушится Берлинская Стена, разваливается Варшавский Пакт. Моя учеба становится бессмысленной, и это было просто отлично, потому что английский эль оказался намного лучше американского лагера. Мне не надо было учиться, и я не учился. Я пил.

Провалы памяти стали обычными для моих вечеров. Утром я мог обнаружить себя проснувшимся в странном месте. К тому же оказалось, что нормально заснуть мне почти невозможно без стаканчика виски, который только и был способен отогнать назойливые пугающие мысли.

Когда я вернулся в Штаты, все стало только хуже. Я мог забыть, где припарковал машину. Я мог соврать, а потом забыть, что я говорил. Я вступил в команду колледжа по регби во многом потому, что там устраивали хорошие попойки. Несколько наших матчей отменяли, потому что не набиралось достаточного количества трезвых игроков, и, я думаю, это было даже лучше, чем если бы мы вышли из непрерывной полосы нашего невезения.

Учеба в колледже завершилась торжественным выпуском, который я едва не проспал, потому что ночь провел за пьянкой и забыл завести будильник. В 1991 году диплом значил немного – экономика была на спаде, работы было мало. И я нелегально эмигрировал в Японию, где, как я слышал, хорошо пили… и где для говорящих по-английски всегда была работа.

Вероятно, какие-то черты моей якобы трезвой личности пришлись не по нраву моему японскому  работодателю, и меня уволили. Впрочем, жалеть было не о чем. Япония – слишком дорогое место для выпивок. Настолько дорогое, что мне пришлось почти перестать есть, чтобы хватало денег на пиво и немного суши. Из-за этого я потерял почти четверть своего веса.

Меня пожирало одиночество, но не менее уничтожающим был полный провал с работой и стыд возвращаться домой с пустыми руками. Я нашел небольшой приработок, и ежедневно продолжал выпивать. Мой отец, который к тому времени, как я поступил в колледж, уже бросил пить, знал о моей беде.

После серьезной пьянки с кем-то из моих бывших однокашников, я попытался сесть за руль, чтобы вернуться домой. Меня арестовали и заперли в камеру с другими пьяницами. Впервые на меня надели наручники, и я почувствовал, что мой мир разваливается на части.

Я не мог больше выносить одиночество и страх. Я чувствовал, как будто я схожу с ума от душевной боли. На следующее утро я пришел домой и объявил моим родителям, что провел ночь в камере, но что меня надо было бы закрыть в какую-нибудь больницу.

Мой отец осторожно предложил, чтобы я пошел в Анонимные Алкоголики (АА), с которыми он познакомился, находясь на лечении. Я ответил ему, что алкоголь для меня не проблема, а единственное, что помогает. Отец сказал, что все же мне надо попробовать АА, прежде чем ложиться в больницу.

И вот он привел меня на собрание АА. Мне тогда было 22 года, но я выглядел и ощущал себя много старше. Сидя на раскладном металлическом стуле, я весь дрожал с похмелья, и стул подо мной тоже сотрясался. Это было жалко и смешно!

После собрания люди собрались вокруг и стали спрашивать меня: «Как ты думаешь, есть у тебя трудности с алкоголем?» Я отвечал: «Нет, но я не могу избавиться от напастей». Один из старожилов группы рассмеялся: «Не волнуйся, мы тебе поможем и с этим справиться. Только не пей между собраниями». Мне вручили список групп, и сказали, чтобы я ходил на них каждый день. И я стал ходить на собрания – в основном потому, что страдал от одиночества, а от него группы избавляли лучше, чем спиртное.

Я вслушивался в истории других людей, и, когда они рассказывали, «как все было», я слышал ту же боль и одиночество, которые заставляли страдать и меня. Я начал открываться. Надо мной не смеялись – со мной соглашались. Я вдруг ощутил, что больше не одинок… Я был среди людей, которые понимали меня. У меня исчез страх оказаться в неловком положении, потому что они признавались, что испытывали то же, что и я. Когда я говорил о своем смущении, они с искренним сочувствием кивали головами.

Но они, несмотря на всю испытываемую ими боль, учились справляться со своими негативными чувствами. Они были по-настоящему живыми, а я – определенно нет. Они учились и росли личностно, я же прятался от настоящего роста. В эмоциональном отношении я был ребенком, и мне хотелось вырасти и стать таким, как эти люди: несовершенным, но счастливым в своем несовершенстве и открытым для изменений к лучшему.

Они объяснили мне, что если я хочу иметь то, что есть у них, мне надо «работать по Шагам». Это было понятно для меня – но только поначалу. Потом, когда я стал знакомиться со всем этим ближе, возникла одна-единственная проблема – Бог.      

Меня воспитывали без представлений о Боге, я даже вырос с отвращением к  христианам, в основном потому, что те из них, кого я знал, были и в самом деле довольно неприятными людьми. Теперь же от меня ждали веры в Бога, которого я прежде презрительно отвергал. В былые времена я пытался стать буддистом, но обнаружил, что это потребует от меня отвергнуть свой  пьяный образ жизни, а значит – отказаться от привычки к компаниям. Одно время я задумывался, смог бы я стать мормоном, продолжая пить – только потому, что у них были самые симпатичные девушки, которых я знал.

Мои эксперименты с религией терпели провал. Весь мой бог сводился к бутылке. Теперь же я отходил от моих старых божков, мне надо было найти настоящего Бога. Но оказалось, что это труднее, чем мне казалось. Я не мог вдруг поверить в любящего Бога, который заботится обо мне, пока я видел столько страданий в мире. Этот Бог должен был объяснить, почему я родился в алкогольной семье, и почему Он позволил страдать мне, не говоря уже обо всем ужасе мира.

Тем не менее, я постепенно из противника Бога становился агностиком, в основном благодаря доброму отношению ко мне членов АА и их сострадающему, хотя и анонимному Богу.  Я все больше начинал «экспериментировать» с верой, и когда увидел, что это не смертельно, постепенно пришел к такой мысли: если представить, чего бы я хотел от мира, то мне лучше верить в Бога, чем не верить. Если даже верить – это сумасшествие, то это сумасшествие, которое поддерживает меня в трезвости и дает ощущение близости к людям, которых прежде я ненавидел и страшился.

Я начал работать по Шагам, не понимая, что это подготавливало внутри меня место, чтобы Бог вошел в мое сердце через Святое Православие. Глядя в прошлое, я никогда бы не смог принять Церковь без той подготовки, которую я прошел, работая по Шагам.  

Но вот, первоначальная радость от товарищеских отношений в АА стала сменяться моими привычными страхами боли. Мне не хотелось заглядывать в свою совесть, потому что она никогда не очищалась. Я начинал работать то с одним наставником, то с другим, пока не встретил молодого, психически нездорового заключенного с парой лет трезвости. Он проявлял свою доброту и сострадание в такой непосредственной форме, что это заставляло меня бояться меньше. Он мог пошутить надо мной, а потом еще больше высмеять самого себя.

Я наконец набрался храбрости и прочитал ему мой Пятый Шаг. Заканчивая читать, я мучился тревогой и стыдом. Рассказав все о себе, я дрожал в ожидании того, что он скажет. Когда же я услышал: «И это все? Такой скукотищи мне еще никто не рассказывал», я чуть не зарыдал от радости. Да, я пил по глупым поводам, но по своим глупым поводам, и именно от этого они были такими болезненными.  Он дал мне «отпущение грехов посредственности». Мои грехи оказались вовсе не чем-то особенным, и уж конечно – не «запредельными» для Бога.

Благодаря работе по Шагам, я пришел к тому, чтобы без оговорок поверить в Бога, а это пробудило во мне интерес к Христу. К 1993 году я уже был готов принять, что Иисус Христос был реальной личностью, но меня преследовал такой вопрос: везде, куда я приходил, чтобы найти Христа, я обнаруживал церкви и людей, которые поступали противоположно тому, что я узнал в АА о Боге.

Я пытался приспособиться, но люди в этих церквах не стремились измениться. Казалось, большинство из них хотели просто «избежать наказания» за свои грехи, и ничего больше. Я же испытывал голод по чему-то более глубокому. Мне был нужен Бог Перемен, о котором говорили в АА. Оказывается, я нуждался в том, чтобы переменить место жительства.

И эта перемена наступила, когда, из-за того, что мои счета увеличивались, а найти более оплачиваемую работу было нелегко, я записался в военные моряки и уехал из дома. Я был должен сделать этот шаг, и мои друзья в АА поддержали меня. Они сказали, что понимают, что я не «убегаю от проблем» а принимаю такое решение по необходимости. И еще они уверили меня, что Бог будет со мной на этом новом пути.

После напряженной учебы, меня отправили на остров Крит. И там я увидел что-то совершенно необычное.

Там везде были церкви – и высоко в горах, и в каждой долине. Вдоль дорог стояли часовни и памятники. Я начал спрашивать себя, почему люди здесь так привержены своей вере? Позже я узнал, сколько им пришлось вынести из-за этого, и это все сильнее озадачивало меня. Мне захотелось узнать об этом побольше.

У нас в Америке мы меняем религиозные взгляды, как перчатки. У меня есть родственники, переметнувшиеся из одной богословской системы в совершенно другую, без каких бы то ни было серьезных объяснений, кроме как «Ну, нам нравится эта новая церковь». Приверженность своей вере перед лицом гонений и преследований произвела на меня большое впечатление, усилила мой интерес к Православной Церкви.

Этот интерес слегка остужался тем, что православные не проявляли особого интереса к тому, чтобы обратить меня в свою веру, а я не мог говорить на их языке.

Вернувшись в Америку, я уволился из ВМС и решил приступить к изучению истории церкви в протестантской семинарии, в надежде, что смогу больше узнать о корнях христианства. Я был уверен, что смогу прояснить для себя, как Православная Церковь вписывается в религиозную картину мира, о которой я начал что-то узнавать. Мой первый курс лекций был по библейскому греческому языку, и читал его православный священник.

Я засыпал его вопросами, и он в ответ вручил мне стопку книг. Я начал читать, и был поражен. Учение Православной Церкви, казалось, во всей полноте и цельности представляло то, о чем я узнал в АА! Неожиданно для себя, я нашел Церковь, которая воплощала в себе идею трансформации! Осознав, что именно Православная Церковь дала начало Программе 12 Шагов, я захотел стать членом этой церкви, чтобы во всей полноте вкусить то, что обещали Анонимные Алкоголики.

Я никогда бы не подумал, что стану священником. В то время я работал в финансовом колледже, и думал, что, скорее всего, буду и дальше заниматься чем-то в этом направлении, или же вернусь к писательству. Женившись, я разве что разговаривал с женой о том, чтобы принять в Церкви более основательное служение, возможно в качестве миссионера. И мне было трудно вообразить себе, что я стану священником.       

Но другие люди смотрели на это иначе. Вскоре после того меня рукоположили в иподьяконы, а епископ после Литургии подозвал меня к себе и спросил, не готов ли я пойти учиться в семинарию. Я ответил ему, что не думал, что достоин этого, и попросил время подумать.

В меня АА научили не доверять собственным суждениям, и я начал спрашивать об этом окружающих меня людей. Они, как и епископ, знали, что я выздоравливаю от алкоголизма. Не станет ли это препятствием?

Все говорили, что мне надо идти в семинарию, и я, проявив послушание, поступил туда.

Вы можете спросить, а разве алкоголик может быть священником? Ответ прост: да, если он не пьет.   

Алкоголь не является проблемой алкоголика, это лишь симптом. Симптом оторванности от Бога. АА научили меня тому, что алкоголик интуитивно ищет Бога, но часто теряет ориентиры, и скорее приходит к поклонению своей зависимости, чем своему Создателю. Пока я продолжаю жить честной и насыщенной действиями духовной жизнью, я каждый новый день получаю отсрочку смертного приговора, вынесенного мне моей болезнью – алкоголизмом.

Если бы алкоголизм, я бы не делал ни единой попытки к духовному росту. Моя зависимость заставила меня искать Бога и придти к покаянию. Теперь, заглядывая в прошлое, я могу признать, что всякая радость, которую я сегодня испытываю, прямо связана с моей зависимостью и выздоровлением от нее. Все, что мне дается – это дар от этой хитрой и коварной болезни, которой Господь попустил мне страдать, чтобы я мог придти к нему, и получить намного больше, чем я был способен когда-либо себе представить!

Главная проблема зависимости – это ошеломляющий страх и внутренние страдания зависимого человека. Кто больше способен помочь исцелению зависимого: тот, кто способен соотнести его страдания с собственными, или же тот, кто никогда не знал страданий?

Как выздоравливающий алкоголик, я могу во всей полноте прочувствовать страдания людей, приходящих ко мне, потому что я тоже страдал. И я должен вести образ жизни с определенными ограничениями не потому, что я хочу «соответствовать некоей моде», но потому, что от этого зависит сама моя жизнь. Духовная жизнь – это единственная жизнь, которой я могу жить, потому что отказаться от духовности для меня, как для алкоголика, означает, что без Бога я вскоре буду мертв.

В моей болезни я умер. И та жизнь, которой я живу сейчас – это не моя собственность, она дана мне «в аренду». Я священник – только сегодня, как и трезв я только сегодня. Я не знаю, буду ли я трезвым завтра – как и не знаю, буду ли я священником завтра. Так, день за днем, на сегодня я священник уже 10 лет, и я трезв уже 20 лет… и каждый момент этой жизни – это дар, которого я недостоин, и за который я благодарен.

Люди часто проявляют любопытство и спрашивают, как это священник может служить Святую Евхаристию на вине, и оставаться трезвым. Да, я не могу пить, и поэтому, готовя чашу к Божественной Литургии, я должен либо иметь сослужащего мне дьякона, который         будет потреблять Да­ры, либо быть уверенным, что я приготавливаю ровно столько вина, сколько нужно, чтобы причастить присутствующих. Нет никакой необходимости наливать в Чашу по пол-литра вина на каждой службе!

Три глотка вина и немного оставшихся Даров недостаточно, чтобы привести меня к срыву, если только я не решу, что хочу сорваться.  Алкоголики все время решают сорваться. Могу ли я сказать, что я никогда не начну пить снова? Честно говоря, я не знаю, как бы мне это удавалось, если бы я в таких случаях не читал молитву «Отче наш». Я прошу, чтобы исполнилась воля Бога, а не моя, и этим даю Ему свое разрешение останавливать меня, когда я двигаюсь не в том направлении.

А что впереди – известно лишь Богу. И это лучше всего. Ведь если бы Он рассказывал мне о Своих планах, я, скорее всего, пытался бы помочь Ему, а это могло бы создать полную неразбериху. Куда лучше жить по известному в АА принципу: «День за днем», или «Только сегодня».

Дж.